Светлана Бирюкова. Рахманинов – род и время

Кредо. – 1993. – № 5. – с. 2-5.

Светлана БИРЮКОВА

РАХМАНИНОВ – РОД И ВРЕМЯ

Этот год объявлен ЮНЕСКО Годом выдающегося русского композитора С.В. Рахманинова. Как известно, С.В. Рахманинов жизненно и творчески был очень тесно связан с Тамбовщиной. В нашей области немало делалось и делается по пропаганде творчества композитора, но личность его столь масштабна, что постоянно требует нового осмысления.

Столетие назад, в 1893 году, Сергею Васильевичу, тогда еще Сереже Рахманинову, было 20 лет. Позади – четыре века старинного дворянского рода, ведущего свою родословную из династии молдавских господарей Драгош. Обосновавшись в XV веке в Москве, за радушие и гостеприимство получил один из рода прозвище «Рахманин», что и определило фамилию композитора, чей 120-летний юбилей отмечает в этом году Россия со всем миром.

Феномен Рахманинова вобрал в себя все глубинные катаклизмы социо-культурной ситуации перелома Х1Х-ХХ веков. Смещение укладов, разрушение культур отдельных сословий, перетекание и слияние культурных противоположностей – все это важно как для формирования общества, так и для отдельного человека, особенно человека-творца.

20-летний дворянин Рахманинов уже пережил в семье ситуацию «вишневого сада» – разорение родового гнезда – и побывал в роли «титулярного советника». Себя он называл, правда, «бедным странствующим музырика Вера Скалон была по-настоящему генеральской дочерью. Все это случилось в тамбовской Ивановке, куда мы ездим по юбилейным датам. Вера Скалой сожгла перед свадьбой более 100 писем Сергея, а мы получили романс на стихи Фета «В молчанье ночи тайной». Маленькая трагедия…

Само занятие искусством, особенно музыкой, было во все времена делом бастардов, явно недворянским делом. И Сергею Рахманинову, как потомственному дворянину, надлежало учиться в Петербургском военном заведении – Пажеском корпусе. Для Рахманинова выбор диплома «свободного художника» диктовался не только упадком имения, но и душевной склонностью. В этом у Сергея был родовой пример.

В конце XVIII века один из Рахманиновых, Иван Герасимович, занялся у себя на Тамбовщине тоже недворянским делом. Он перевел сочинения Вольтера, завел вместо борзых щенков типографию и занялся самиздатом. Императрица Екатерина II, переписывавшаяся по-французски, естественно, с Вольтером и расточавшая ему в письмах свое восхищение, на русском языке его сочинений видеть не желала. Типографию приказано было опечатать, книги конфисковать, а уж самому Ивану Герасимовичу – никуда не выезжать с Тамбовщины и сидеть там под надзором.

Французский язык и в жизни Сергея Рахманинова сыграл определяющую роль. Аккомпанируя по слуху француженке-гувернантке м-ль Дефер романс Шуберта, он обратил на себя, на свой музыкальный талант, внимание всей семьи и заслужил благословение своего музыкально одаренного деда, Аркадия Александровича. Больше дед и внук не виделись, так как на другой год из имения Знаменское Тамбовской губернии пришло известие о кончине Аркадия Александровича Рахманинова, тоже композитора и великолепного пианиста, не получившего профессионального образования по причине сословных предрассудков.

В семье Сергея Рахманинова приходилось постоянно переступать через эти предрассудки. В Петербурге материальное положение сложилось настолько сложно, что Сережу, поступившего в консерваторию, взяли на зиму родственники. И это в одном городе!

Вот и пришло время сказать о том, что спасло Сергея Рахманинова как физически, так и профессионально. Речь о педагогике. Для нас Рахманинов – эталон трудолюбия, постоянного самосовершенствования; человек, не любящий суеты, домовитый семьянин, закрывающий от назойливых фоторепортеров лицо руками, оцененными практичными американцами в миллион. Но Сережа, поступивший к Николаю Сергеевичу Звереву на воспитание, владел другими навыками. Он мастерски подделывал ведомости с оценками, пропускал занятия и слыл у родных большим озорником и порядочным лентяем. Дело дошло до решения поставить о нем вопрос на педагогическом совете. Вот такого воспитанника получил выходец из обедневшей дворянской семьи профессор Николай Зверев.

Не сегодня начались в педагогике разговоры о творческой индивидуальности. Один из аспектов проблемы на низовом уровне – быть не похожим на других любым способом. И вот течет на экзаменах поток малоодаренных, а то и бездарных проявлений непохожести. Все это, якобы разнообразие, выстраивается в унылый ряд профессиональной педагогической беспомощности. У Николая Зверева, помимо Рахманинова, учились Зилоти, Скрябин, Игумнов, Корещенко – будущий цвет русской музыки. И у всех было одно имя – «зверята». Они были объединены тем утраченным сегодня качеством, которое называется Школой. Это явление, где обязательным является нерасторжимость творческого и жизненного пространств. Не бывает нравственным музыкальное интонирование при безнравственном общении педагогов друг с другом и учениками. По рассказам воспитанников, Николай Сергеевич не терпел лжи, лени, агрессивности, зависти, истеричности – этих тайных знаков принадлежности к толпе. Прежде всего шло воспитание художников. Кроме интенсивно и творчески разнообразных занятий музыкой, ученики Зверева обучались танцам, ходили в театры, на концерты. Они смотрели все спектакли Малого театра с его высочайшей культурой речи, игрой Ермоловой, Ленского, Южина. Они бывали на выступлениях всех лучших отечественных и зарубежных артистов, в том числе итальянских певцов Мазини, Таманьо, Баттистини. Неизгладимое впечатление на всю жизнь оставил, по воспоминаниям Рахманинова, цикл исторических концертов Антона Рубинштейна. Одновременно шло светское воспитание, начиная от собственноручно вычищенной одежды и обуви и кончая поведением в обществе. Для этой цели покупались билеты на самые дорогие места в театрах. Хлебосольные обеды по воскресеньям, на которых бывали у Зверева Чайковский, Рубинштейн, Танеев, известные художники, адвокаты, врачи, – тоже были своего рода светской школой. Зверев в обязательном порядке требовал от своих подопечных умения высказать собственное толковое мнение о прослушанных и увиденных музыкальных спектаклях, концертах. Аргументация типа «понравилось»- «не понравилось» подвергалась жесткой критике. А вот жизненный стиль самого Зверева принимался в качестве аргументации его учениками безусловно. Прикинув на нынешние цены траты на воспитание, можно подумать, что Рахманинов учился чуть ли не у Мецената или Лукулла. Между тем Николай Сергеевич не был богат. Занимаясь в молодости на физмате Петербургского университета и одновременно беря уроки у известного педагога-пианиста Дюбюка, он бросил впоследствии чиновничью службу и отдался музыкальному делу. Ежедневным трудом в консерватории и частными уроками кормил Зверев духовной и материальной пищей своих питомцев. Так понимал он свою миссию, и Россия должна помнить этого человека, ушедшего из жизни в том же 1893 году, одном году с Петром Ильичей Чайковским.

Два этих человека, похожих друг на друга преданным отношением к искусству, сыграли определяющую роль в становлении личности Рахманинова. Петр Ильич, как и Зверев, тоже отказался от карьеры государственного чиновника, вытерпел нападки родственников-дворян, не побоялся бедности и лишений. Именно с симфонии «Манфред», которую тринадцатилетний Серёжа переложил для исполнения в четыре руки в подарок Чайковскому, началось внутреннее осознание Рахманиновым себя как композитора.

27 апреля 1893 года Чайковский, высунувшись изложи Большого театра, аплодировал изо всех сил двадцатилетнему автору оперы «Алеко», «Я думаю, что успех зависел не столько от достоинств оперы, сколько от отношения к ней Чайковского, которому она очень понравилась,- вспоминал позднее Рахманинов, – ему было 53 года, он был знаменитый композитор, а я новичок двадцати лет». А в другой ложе сидела в счастливых слезах бабушка композитора, Варвара Васильевна Рахманинова, специально прибывшая на премьеру из Тамбовской губернии.

В преддверии нового века обостренней ощущается титаническая работа Божественной Природы над совершенствованием человека. Как дорог и долог путь кристаллизации человеческого дарования и какова ответственность каждого человека перед себе подобным. В юбилейный год композитора, прославившего колокольный звон России на весь мир, пусть не утихнет в покаянных сердцах россиян звон лопнувших струн рахманиновского рояля, выброшенного из окна чернью… в пушкинском понимании. Верится, что и в начале XXI века свежо будут восприниматься строки поэта:

Сирень, начало века,
Рахманинов, любовь…