А. Ишин. Связной прошлого и настоящего

Новости. – 2005. – 30 марта.

СВЯЗНОЙ ПРОШЛОГО И НАСТОЯЩЕГО

Г. ПИРОЖКОВ, директор Тамбовского центра краеведения:

– Наше знакомство продолжалось чуть более тридцати лет: временами встречались часто, в некоторые годы виделись редко. Но 16 февраля – в его день рождения – я звонил почти всегда. Были и долгие, интересные беседы, бывали и встречи «не больше одною анекдота», как говорил он… Однако утверждать, что я хорошо знал Николая Алексеевича, было бы ошибкой.

Дело и том, что это был очень неординарный человек, которою понять, узнать его интересы, выведать у него что-то сокровенное было очень трудно, практически невозможно. Он умно и талантливо все это носил в себе, глубоко прятал.

Известно, что многолетняя дружба связывала НАНа со многими известными людьми. Среди них – и поэт Николай Иванович Глазков (1919-1979), который очень любил Тамбовский край: «Из среднерусских городов мне очень нравится Тамбов. / Он мне милее многих мест и никогда не надоест!» Он довольно часто приезжал сюда, встречался с друзьями, которым посвящал свои стихотворения: «Лапти» – братьям Ладыгиным, «У коллекционера Никифорова» – НАНу… Глазков по жизни стремился ко всему настоящему, неподдельному, естественному. В его сердце жила любовь к природному началу, к здравому смыслу. Но, несмотря на трезвый взгляд, его считали чудаком, шутом гороховым или просто клоуном-стихоплетом. Все же поэт не унывал, утверждая, что «надо быть очень умным, чтобы играть дурака».

Вот она параллель: чудаком, шутом гороховым или просто клоуном, чаще «Колей раскладным» называли многие за глаза и НАНа! (Кстати, на последнее прозвание он не обижался). «Надо быть очень умным, чтобы играть дурака».

Писатель А.М. Акулинин размышляет: «…боюсь, что его знали все и не знал никто. Вроде бы человек всем хорошо знакомый. Но спросите у окружающих, как он улыбался, как он пожимал руку, были ли у него родинки на лице – и ваш собеседник растерянно разведет руками. Никифоров… для меня был огромное, большое дитя. Он умел среди самых умных людей оказаться не дураком».

Сегодня мне представляется, что всех, с кем НАН общался, он делил на две группы. В первой оказывались те (за редким исключением), кто оказывался в поле его внимания. Перед ними он талантливо разыгрывал роль «городскою чудака» – интеллектуального рассказчика-коллекционера. И только потому, что они – очень многие – не воспринимали всерьез того занятия – собирательства, которому НАН отдал сердце и душу; они не были по-настоящему увлечены каким-то делом, потому не могли истинно понять и оценить его заботы, его интересы, его труды. «Чудачества» – его специфическая форма защиты от несведущих в ею любимом деле людей, не умеющих понять и оценить его.

И только значительно позже, поверив человеку, увидев неподдельный интерес к его исканиям, он «переводил» его в другую группу знакомых (друзей, коллег), с кем был «почти другой», вел себя совершенно серьезно, деловито.

Этот путь прошел и я: большее время нашего знакомства в группе «начинающих» и только в последние годы его жизни переведенный в ранг почти близко знакомых, с кем уже говорил серьезно, умно и, как мне казалось, доверительно. Хотя, замечу, очень близкими друзьями мы не были.

В одну из первых встреч он сам предложил нарисовать мне экслибрис (это он умел делать – на его счету экслибрисы для Ю.А. Гагарина, Н.С. Хрущева, друг их известных людей), но при условии, если у меня будет разрешение секретаря обкома КПСС по идеологии Ольги Кондратьевны Сазоновой. Иначе, засмеялся он, мы можем оказаться в одной камере. Все это было сказано весело, в шутку. Я понял и серьезную «сторону медали» – он хот ел выяснить, кто я, вхож ли к областному руководству. (НАН значительно позже подтвердил это после напоминания сюжета).

В начале 1970-х годов НАН был одержим идеей создания литературного музея. Он очень много делал для этого. Со всей страны и из-за рубежа на его адрес шли в прямом смысле огромные посылки, а также скромные, но очень ценные письма, с материалами о Тамбовском крае, его литературных традициях, об известных деятелях культуры и искусства, связанных с Тамбовщиной.

Известные гости нашего города, чиновники из Москвы с удовольствием встречались с ним – «умной городской достопримечательностью», слушали его рассказы об уникальности многих материалов для будущего музея. Тамбовским руководителям было лестно иметь под рукой такого интереснейшего человека… Но в создании музея ему никто по большому счету не помогал (сегодня, говорят, на бумаге у чиновников он уже был создан, а НАН числился его хранителем). А нужно было всего лишь решение о создании музея и хотя бы небольшое помещение.

Власть осмотрительно относилась к нему, к его, не боюсь сказать, фанатизму. А тут еще поездки в капиталистические страны, переписка с эмигрантами, гражданами других стран, встречи с ними, например, с американцем Д. Бурлюком, который называл НАНа приемным сыном… Настороженность чиновников исподволь формировала второе лицо Никифорова.

Однажды (это было во второй половине 1970-х годов) я робко высказал ему мысль о том, что местные власти никогда не разрешат официально создание литературною музея. И замолчал, потому что дальше я должен был сказать: не потому, что городу он не нужен, не потому, что руководители города и области не поддерживают культуру и т.д. и т.п., а потому, что они не допустят существование музея, созданного и руководимого «чудаком». Но Николаю Алексеевичу мои размышления не были нужны. Я уверен, что он сам это хорошо понимал. Он грустно махнул рукой. И это — свидетельство абсолютного недоверия чиновникам от культуры. В конце концов, он вообще перестал иметь дело с ними.

Друг НАНа, журналист Евгений Николаевич Писарев справедливо назвал Никифорова «связным эпох минувших со временем нынешним».

Действительно, у НАНа хранилась значительная часть экспонатов из коллекции Д. Бурлюка, документы из архива Лили Брик, материалы, связанные с Владимиром Маяковским, Анной Ахматовой, Сергеем Рахманиновым и другими известными людьми России. Достаточно перечислить названия его опубликованных в книгах рассказов: «Марка Шаляпина», «Маска Пушкина», «Подсвечник Чапая»…

Или вот пример. Известно, движение экслибрисистов, как и в целом краеведческое движение в стране, было разгромлено в 1930-е годы. И только, начиная с 1960-х годов, заговорили об «экслибрисном буме». Одним из центров возрождения движения экслибрисистов стал Тамбов.

«Тамбову необычайно повезло, – пишет знаток и мастер экслибриса, краевед и литератор Александр Степанович Чернов, – что в эти годы здесь был Николай Алексеевич Никифоров, потомственный тамбовский дворянин, краелюб, коллекционер и оригинальный человек, много сделавший для возрождения экслибриса». Стараниями Никифорова Тамбовское книжное издательство в 1963 г. выпустило книгу Б.А. Вилинбахова «Тамбовский книжный знак». Проведением выставок НАН внес в движение экслибрисистов организацию. Совсем не случайно, Р. Кент, Д. Бурлюк в США, Я. Война, В. Фиала в Чехословакии делали Никифорову книжные знаки. В этом признание мастерами графики заслуг НАНа в деле возрождения экслибриса. Воистину, НАН связывал эпохи, сокращая расстояния между странами и временами.

Время, проведенное с ним, в его присутствии я никогда не считал потерянным. Рассказчиком он был интереснейшим. К каждому факту из истории области он непременно добавлял сразу несколько новых дополнений, уточнений, пояснений. А рассказы о закрытых в советское время темах, например, о том, как жили в Тамбове переселенцы из Харбина, что с ними стало позже! Одним словом, историко-краеведческим материалом он владел превосходно.

В начале 1990-х годов я пригласил НАНа выступить перед студентами Тамбовского государственного института культуры. В условиях отсутствия в то время всякой цензуры, честно говоря, я несколько был насторожен – уж больно не хотелось, чтобы на встречу в студенческой аудитории как-то повлияла уличная митинговщина, характерная для тех лет, сильнейшая политизированное и, общества… Однако, когда заговорил Николай Алексеевич, аудитория была просто заворожена. Через 20-30 минут его монолога студенты начали аплодировать. Он был, как говорится, в ударе. Мне мною раз приходилось присутствовать и разных аудиториях, где выступал Никифоров. Всегда это было очень интересно. В этот раз рассказчик превзошел сам себя. После выступления, сильно уставший физически и эмоционально, награжденный бурными аплодисментами и цветами, он раздавал автографы… Как он признавался позже, это было одно из лучших последних публичных выступлений.

Спустя много лет еще раз перечитываю материалы его интервью, которые готовили с ним для краеведческой страницы «Тамбовские хроники» областной газеты «Экспресс-Репортер» и сборника краеведческих материалов Тамбовского центра краеведения. Они совершенно не утратили своей привлекательности за счет интересных сведений о событиях в нашем крае, о жизни горожан. Краеведческая информация, которой владел Николай Алексеевич, как правило, это конкретные фамилии людей, неизвестные факты из их биографий, детали городского быта, произведения тамбовского фольклора и т.п. Пока они не стали достоянием краеведов и не отражены в их работах.

В моем архиве хранится несколько записных книжек, в которые регулярно, как после, так и во время бесед с Никифоровым, я записывал отдельные факты, фамилии, частушки, пословицы из его рассказов, периодически просил оставить на чистой странице свой автограф, рисунок, что НАН охотно делал. В беседах последних лет нашего знакомства я очень явственно чувствовал его искренность и любовное отношение к Тамбову, его истории, жителям города, которых, я убежден, он любил и уважал, всех вместе. Он совершенно справедливо называл себя «краелюбом». А часто так подписывал материалы в местных газет ах. В этом, думаю, он был совершенно искренен.

Страницу подготовил А. ИШИН.

Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

Наверх

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам: